Павел Цыганков

Понятие «мировая политика» (далее – МПЛ) используется в политологической литературе недавно, но широко. Однако попытки определить его смысл по сравнению с понятием «международные отношения» носят редкий и незавершенный характер. Между тем, адекватное определение содержания «мировой политики» не только важно для понимания объекта соответствующей учебной и научной дисциплины, но и имеет практическое значение. Известно, например, что однозначность трактовки термина «международный терроризм» является важным условием успешной борьбы против его проявлений. Строгость интерпретации понятия «мировая политика» может способствовать правильной оценке того или иного политического события и выработке соответствующих форм реагирования на него.
        Конечно, требование точности нельзя чрезмерно ужесточать. Такие социальные науки, как политология, страдают ограниченностью в том, что касается детерминированности наблюдаемых явлений и точности достигаемого знания. Поэтому дискуссии, сосуществование различных точек зрения в этой области – нормальное явление. Можно выделить три позиции, касающиеся соотношения мировой политики и международных отношений: а) противопоставление этих понятий, б) их отождествление, в) стремление избежать крайностей путем конкретного анализа международно-политических реалий, выявления новых тенденций и сопоставления последних с выводами теории и практикой исторического развития.
        Как показывают дискуссии, наиболее распространенной является третья точка зрения, что не случайно. Проведение четкой границы между мировой политикой и международными отношениями в теории, равно как и отделение их друг от друга на практике, невозможно. Международные отношения – это взаимодействие и обмен деятельностью и ее результатами, который происходит между различными социальными субъектами (прежде всего государствами) в тех или иных сферах общественной жизни. Важнейшим критерием отличия международных отношений и процессов от внутриобщественных является пересечение ими территориальных границ. Результирующая и наиболее значимая сфера международных отношений – политическая, поэтому речь идет о международно-политических отношениях. В чем же состоит специфика мировой политики? Ответ предполагает: во-первых, рассмотрение различных позиций, касающихся ее происхождения и содержания; во-вторых, выяснение ее основных признаков и наиболее значимых тенденций; в-третьих, анализ противоречий МПЛ.

Одно из отличий мировой политики, составляющее элемент ее специфики, вытекает из того факта, что исторически она возникает позже международных отношений. Последние должны были пройти ряд этапов в развитии, достигнуть зрелости, приобрести характер системности. При этом речь идет не просто о том, что отношения между субъектами, пересекающие границы их территориальной принадлежности, приобретают черты определенной целостности, в рамках которой каждый субъект вынужден учитывать в своих действиях вероятные действия другого. Важнейшим условием становится степень общности такой системы. Понятие «мировая политика» (по определению) подчеркивает масштабность отражаемых им процессов – их общепланетарный, всеохватывающий характер.
        Постоянный характер отношений между городами-государствами Древней Греции – обмен товарами, технологиями и идеями, элементы дипломатии, войны – формировал своеобразную международно-политическую систему уже в V в. до н.э. Однако первые шаги действительно планетарной политической системы, накладывающей отпечаток на всю международную жизнь, связаны с промышленной революцией рубежа XVIII-XIX веков, когда новейшие средства связи и транспорта сделали возможным распространение элементов социально-экономической модели капитализма на самые отдаленные уголки мира.
        Парадокс в том, что в бесспорную политическую реальность МПЛ стала превращаться лишь в годы противоборства между СССР и США – раскола международной системы, когда соперничество за власть, влияние и авторитет приобрело не только глобальный, но и осознанный характер, когда оно стало опираться на идеологические основы. Именно в тот период обе стороны начали использовать для достижения своих целей все имеющиеся ресурсы, ясно понимая при этом, что при наличии ядерного оружия единственной и ненадежной гарантией от катастрофы является лишь понимание возможности взаимного уничтожения. В те годы перипетии «холодной войны» стали затрагивать судьбы самых разных народов.
        Новые существенные черты МПЛ стала приобретать с возникновением самостоятельных постколониальных государств. Распад СССР и «социалистического лагеря» в 1990-х годах повлек за собой ускорение процессов глобализации. Массовое вторжение в сферу международных взаимодействий негосударственных акторов, резкий рост количества и усиление роли транснациональных корпораций в формировании всемирного рынка, распространение идеалов демократии и прав человека, возникновение конфликтов «нового поколения» и, наконец, появление и непрерывное расширение сферы действия Интернета – эти и сопутствующие феномены (которые объединяет такая черта, как легкость в преодолении национальных границ) стали основой для выводов о том, что в международно-политическом развитии наступил новый, мирополитический этап. В целом многообразие формирующихся в данной связи представлений вписывается в борьбу известных теоретических парадигм, характеризуя новейший (постклассический) этап их развития.
        Одними из первых, кто сделал новые процессы предметом анализа, были представители либеральных взглядов. Джеймс Розенау уже в середине 1960-х гг. предположил, что в историческом развитии человечества происходят структурные изменения, влекущие за собой необычайно высокую степень взаимозависимости народов и обществ, коренные трансформации в международных отношениях. Главными акторами становятся не государства, а частные лица, вступающие в отношения друг с другом при его минимальном посредничестве или даже вопреки его воле. Позднее он облек этот вывод в метафорическую форму, заметив, что результатом изменений в сфере международных отношений становится образование так называемого международного континуума, символическими персонажами которого выступают турист и террорист. Трактовка Розенау, таким образом, кардинально отличалась от основного положения политического реализма, в столь же метафоричной форме выраженного Р. Ароном в начале 1960-х годов, согласно которому содержание международных отношений составляют межгосударственные взаимодействия, символизируемые в фигурах дипломата и солдата.
        В конце 1960-х – начале 1970-х годов в науке возникло новое направление – транснационализм. Одними из первых критиков политического реализма с его позиций стали Джозеф Най и Роберт Кохейн. В 1971 г. под их редакцией вышло первое издание книги «Транснациональные отношения и мировая политика». В ней авторы стали различать МПЛ и международные взаимодействия, уподобляя первую разветвленной и многослойной паутине связей, соединяющей многочисленных и многообразных участников международных взаимодействий - многонациональные корпорации, транснациональные общественные движения, неправительственные международные организации (НПО), финансовые группы. Главное внимание уделялось анализу тех отношений, коалиций и взаимодействий, которые формировались вне зависимости от территориальных границ государства и находились за пределами контроля его центральных органов.
        Транснационализм стал предтечей целенаправленного изучения глобализации. В 1990 году, опираясь на анализ глобальных процессов и одновременно сохраняя верность использованному им ранее подходу, Дж. Розенау уточнил свою мысль, отметив «раздвоение мира» на два взаимозависимых и одновременно непримиримых поля. С одной стороны, это межгосударственные взаимоотношения, определяемые «законами» классической дипломатии и стратегии; с другой – взаимодействие «акторов вне суверенитета», негосударственных участников. Новизну ситуации он характеризовал как «постмеждународную политику».
        Наряду с терминами «мировая политика» и «постмеждународная политика» (сторонниками последнего наряду с Дж. Розенау выступают Э.-О. Шемпьел, Дж. Мэтьюз, Д. Месснер), представители либеральной парадигмы стали использовать и термин «новые международные отношения». Объединяет оба термина то, что, во-первых, все они подразумевают как новые, так и традиционные (межгосударственные) явления и процессы, а во-вторых, подчеркивают растущую роль международных институтов (МВФ, МБ, ВТО), НПО, предпринимательских структур и иных частных акторов. Они указывают на формирование сетей, ячейки которых объединены друг с другом нитями трансграничных связей и которые формируются помимо государств.
        В рамках реалистской парадигмы идея мировой политики приобрела во многом отличные от описанных очертания. Основные подходы неклассических разновидностей политического реализма базируются на двух положениях: об определяющем влиянии характера международной системы и ее структуры на поведение государств (К. Уолтц) и о формировании международного общества государств, функционирующего на основе совместно выработанных норм (М. Уайт, Х. Булл). Постепенное расширение последнего за счет новых государств позволяет, по мысли Б. Бузана, создать глобальное, или мировое международное общество, члены которого будут руководствоваться в своих отношениях друг с другом сводом общих правил.
        Сказанное не означает, что реалисты отказываются от тезиса о неизбежности международных конфликтов. Один из представителей постклассического реализма С. Хантингтон в 1993 г. выступил с идеей «столкновения цивилизаций». В соответствии с ней одной из важных особенностей МПЛ является возрастание роли цивилизаций – культурных сообществ, отличающихся друг от друга историей, языком, традициями, но более всего религией. Как считает Хантингтон, защищая собственные ценности, цивилизации стремятся к власти.
        С точки зрения современных неомарксистов (С. Амин, И. Валлерстайн, Н. Герас, Р. Кокс, М. Рогальски и др.), главный вектор наблюдающихся в эпоху глобализации изменений связан с формированием глобальной мировой системы («мир-системы») многообразных экономик, государств, обществ, идеологий и культур. Основу изменений в «мир-системе» составляют трансформации, происходящие в «мир-экономике». Ее характерными чертами становятся: 1) всемирная организация производства, 2) рост значения транснациональных монополий, 3) интернационализация капитала и рынков продуктов производства при одновременной сегментации рынков труда, 4) стандартизация моделей потребления, 5) уменьшение возможностей государственного вмешательства в сферу финансов, 6) свобода спекулятивных трансфертов и т.п. Важнейшее последствие этих процессов – рост неравенства среди членов международной системы. Это лишает ее «периферийных» акторов (слаборазвитые государства и регионы) реальных шансов ликвидировать разрыв между ними и акторами, представляющими «центр» этой «мир-системы».
        К началу 1990-х гг. политическая наука пришла к выводу, что международные отношения претерпевают крупнейшие трансформации, в результате которых меняются их основные параметры. На Западе существо этих изменений обозначают понятиями «постмеждународная политика», «новые международные отношения», «глобальная политика» и «мировая политика», которые используются как равнозначные по содержанию. В России за ними закрепляется термин «мировая политика». В отечественной политологии заметной становится тенденция анализировать наблюдаемые процессы этого рода как самостоятельное исследовательское поле. При этом многим авторам поначалу казалось, что «феномен» МПЛ «отменяет» традиционные международные отношения. В действительности все намного сложнее.

Если продолжить известную мысль А.Д. Богатурова о «признаках-симптомах» мировой политики, то в анализе МПЛ можно выделить две группы признаков. К первой относятся признаки-измерения, характеризующие ее статическое состояние. Вторая группа включает признаки-тенденции, относящиеся к динамике мирополитических процессов.
        Рассматривая первую группу, следует обратить внимание на два обстоятельства, вытекающие из самой этимологии термина. Во-первых, как было сказано, термин «мировая политика» указывает на всеохватность обозначаемых им явлений и процессов. Речь идет прежде всего о том, что происходит на уровне глобального развития, о взаимном влиянии глобальных процессов и изменениях странового, локального и регионального характера. Это означает, что анализ мировой политики предполагает изучение особенностей регионального или субрегионального масштаба и их воздействие на общемировые процессы. Однако главное внимание обращается на формирование новой модели мира, важнейшей характеристикой которой стало усиление взаимозависимости.
        Исторически возрастание взаимозависимости проходит несколько стадий. Стадия интернационализации предполагает распространение «национального» вовне. Ее примером является распространение по всему миру государственности, возникшей в присущих западноевропейской цивилизации социокультурных условиях и вытеснение ею всех иных форм политической организации. Стадия мондиализации, или «захвата национального» внешним миром (в качестве примера выступают последствия промышленной революции рубежа XVIII-XIX вв.), становится завершающим этапом интернационализации, означающим стирание расстояний и препятствий на ее пути. А современная стадия (или форма) взаимозависимости – глобализация – соединяет в себе признаки двух других, означая «смешение» национального и внешнего мира. Глобализация – это еще и сжатие времени, ставшее возможным вследствие развития информационных технологий. Именно глобальное измерение лежит в основе тех процессов, которые принято называть МПЛ.
        Во-вторых, понятие «мировая политика» предполагает прежде всего обращение к конкретной сфере общественных отношений, в области и посредством которой ее участники стремятся реализовать свои интересы, цели и ценности путем либо убеждения и согласования, либо соперничества и обмена, либо угроз и насилия в отношении друг друга. Основным измерением МПЛ, которое должно приниматься во внимание, выступают отношения авторитета, силы, влияния и власти. И хотя в облике и структуре таких отношений происходят существенные трансформации, это не меняет того обстоятельства, что существо МПЛ, как и всякой политики, определяется ее властным измерением.
        Принципиальное значение для понимания сущности МПЛ имеет структурное измерение. На авансцене мировой политики появились новые в количественном и качественном отношении акторы: множится число государств, международных институтов, неправительственных организаций, международных мафиозных структур и преступных группировок; увеличиваются экономическая мощь и политический потенциал крупного бизнеса; интенсифицируются массовые миграционные потоки; усиливается воздействие крупнейших СМИ на сознание и поведение людей. При этом необычайно усложняются отношения между этими разнородными акторами, а также растут их возможности воздействовать на международную систему в своих интересах.
        Указанные обстоятельства оказывают влияние и на системное измерение МПЛ. Это означает не только взаимовлияние происходящих здесь процессов, но и целостность МПЛ как феномена, специфика которого не сводится к особенностям составляющих процессов. Структурные особенности МПЛ характеризуют ее как систему, чувствительную к малейшим изменениям своих параметров. Это означает, что мы имеем дело с хаотичной системой. Ее эволюция может зависеть от самых незначительных изменений условий. Сегодня мир еще менее предсказуем, чем в прошедшем столетии, так как понять мотивы, интересы, цели новых транснациональных акторов (ТНА) нередко бывает очень трудно. Тем более, что технологический прогресс, информационно-коммуникационные технологии вооружают их новыми средствами, которые иногда оказываются более эффективными, чем традиционные средства государств. В результате причинно-следственные связи в МПЛ часто носят во многом случайный характер.
        Глобализация способствует формированию и социального измерения МПЛ. Отныне ресурсы воспринимаются глобально – как огромные запасы, которые необходимо наилучшим образом распределить между всеми людьми планеты, как «общее достояние человечества». Возникает планетарное социальное пространство. Экономические и социальные цели все больше приобретают общечеловеческое политическое значение. В конце ХХ – начале ХХI вв. состоялось несколько саммитов, на которых обсуждалось состояние в таких областях, как окружающая среда и развитие (Рио де Жанейро, 1992), права человека (Вена, 1993), население и развитие (Каир, 1994), оргпреступность (Неаполь, 1994), социальное развитие (Копенгаген, 1995), положение женщин (Пекин, 1995), урбанизация (Стамбул, 1996), устойчивое развитие (Йоханнесбург, 2002). Сам факт участия в них представителей более 100 государств и частных движений подтверждает, что в условиях глобализации любой социальный вопрос является одновременно и вопросом мировой политики.
        Еще один признак МПЛ представлен ее организационным измерением. Речь идет о глобальном мировом порядке. Сосредоточенный на разных уровнях многослойный конгломерат разнообразных политических субъектов (которые имеют как совпадающие, так и противоположные интересы, потребности и цели, обладают неодинаковым потенциалом, используют разные и зачастую неожиданные средства) формирует отличные от прежних образцы их взаимодействия. В любом случае новизна ситуации состоит в том, что традиционные правила, принципы и нормы мирорегулирования все чаще дают сбои, а новые находятся в процессе формирования. Иначе говоря, речь идет о переходном миропорядке. Здесь мы переходим к характеристике второй группы признаков МПЛ, связанных с тенденциями ее эволюции.
        Наиболее заметные из признаков-тенденций МПЛ касаются взаимодействия внутренней и внешней политики, национального суверенитета, изменений в структуре властных отношений, мирорегулирования и формирования глобального гражданского общества.
        Тенденция к стиранию границ между внешней и внутренней политикой вытекает из того, что процессы глобализации легко преодолевают государственные границы и способны повлиять на любую социальную общность в любом уголке мира. Результатом является проникновение ряда ТНА в сферы традиционной государственной деятельности. Независимо от того, выступают ли они соперниками государства или сотрудничают с ним, такое проникновение способствует становящемуся очевидным переплетению внутренней и внешней политик, а тем самым – усложнению общей картины политической жизни.
        Рассматриваемая тенденция имеет две стороны. Во-первых, это феномен «внешне-внутренней политики», примером которой может служить наднациональная политика ЕC по отношению не только к государствам-членам, но и к отдельным их частям-регионам. Во-вторых, это феномен «внутри-внешней политики», пример которой дает субнациональная политика субъектов федеративного государства. В случае государственного актора она находит проявление в феноменах парадипломатии (дипломатии субнациональных акторов – параллельной по отношению к общегосударственной), микродипломатии (каждое министерство проводит свою дипломатию), а также горизонтальной и вертикальной сегментации и приватизации внешней политики (не только государственные ведомства, но и отдельные предприятия и фирмы проводят свою внешнюю политику). Как показывает канадский исследователь П. Сольдатос, следствием подобных процессов – в случае отсутствия координации региональной и федеральной политик – может стать дезинтеграция государства.
        Одним из важных признаков МПЛ является тенденция к размыванииию государственного суверенитета, происходящая вследствие возрастающей «проницаемости» межгосударственных границ и ослабления традиционных функций государства (особенно в сфере безопасности и социальной защиты). Рост влияния новых субъектов формирует новую ситуацию. Государство делегирует часть своего суверенитета «наверх» (в «общий котел» интеграционных объединений или международных организаций) или «вниз» (внутригосударственным регионам или межрегиональным объединениям). Оно также испытывает давление со стороны других – финансовых, экономических, социальных, политических – субъектов международных отношений. При этом государство часто не в состоянии достигать своих целей без поддержки институтов международного сотрудничества.
        Однако, способствуя реализации интересов государств, международные организации не могут не оказывать влияния на их суверенитет. Они требуют внимания в том, что касается гарантий обороноспособности, контроля за добычей природных ресурсов, обеспечения общественного порядка, регулирования рынка и глобальных потоков (миграционных, транспортных и информационных). Защита индивидуальных свобод становится предметом регулирования международного права, переставая относиться исключительно к внутригосударственной компетенции.
        Тенденция трансформации властных отношений в МПЛ связана с изменением критериев власти и силы. По мере изменения задач и поведения государств на международной арене происходит уменьшение роли их военной силы. В этом контексте все чаще используется понятие «power shift», означающее перераспределение силы во взаимодействии международных акторов: перемещение соперничества между ними из военной сферы в сферы экономики, финансов, культурной привлекательности, влияния и авторитета в международных институтах, в том числе и неправительственных организаций. Дж. Най называет эти невоенные аспекты МПЛ «мягкой силой» (soft power).
        В целом феномен «power shift» оставляет межгосударственной системе меньше средств эффективного влияния на происходящие процессы. Новое значение приобретают краеугольные понятия, отражавшие основы исторических типов международного порядка – «безопасность», «территориальная неприкосновенность», «государственный суверенитет», «лояльность власти». Все это нередко интерпретируется как кризис государства.
        Наконец, эволюцию МПЛ характеризуют связанные друг с другом тенденции к глобальному регулированию и формированию глобального гражданского общества. Рост влияния международных институтов, переплетение внутренней и внешней политик, меняющаяся роль государства как политического актора – все это ведет к возрастанию единства мира. Развитие глобализации способствует образованию политических сетей, объединяющих государственные институты, гражданские общества и многообразные бизнес-структуры. Их представители во всех трех названных секторах заинтересованы в надежных формах регулирования мировых процессов. В позитивном плане эти изменения отражаются в метафоре «большой деревни» – возникновение всемирной экономики, общей культуры, универсальных ценностей и единой идентичности. В негативном – связаны с популярной метафорой «одной лодки», которая объясняет единство интересов человечества наличием общих угроз.
        Это дает новые импульсы для структурированной мировой политики. Формируется всемирное «управление без правительства» (или в другой интерпретации – «global governance»), в котором принимает участие множество разнообразных ТНА, что благоприятствует возникновению глобального гражданского общества.
        Указанные признаки МПЛ сложно разделить. Не менее трудно игнорировать их неоднозначность. Особенности тенденций МПЛ заключаются в том, что пока они не являются необратимыми, встречаясь на своем пути с контртенденциями, отступлениями, возвратом назад. Понятие «тенденция» предполагает движение в каком-то определенном направлении, но не обязательно означает непрерывный и прямолинейный процесс.

Под противоречиями в МПЛ понимается наличие противоположных по направленности тенденций. Проблема – ситуация или состояние, характеризующееся неопределенностью. Вызов – проблема, настоятельно требующая своего решения. Наконец, угроза – вызов, игнорирование которого может иметь разрушительные последствия для личности, общества (обществ), государства (государств) или мира в целом.
        Принципиальный антагонизм МПЛ состоит в том, что глобализация сталкивается с противоположными процессами, являющимися ее следствием и одновременно неотъемлемыми составными частями. Мировое развитие определяется как глобализацией, так и фрагментацией, регионализацией, ростом партикулярных лояльностей, поиском и ренессансом частных идентичностей, обострением культурных различий – процессами, в той или иной степени ограничивающими глобализацию.
        Отдельные исследователи не без оснований считают: в основе утверждений о том, что исконное разделение между внешней и внутренней политикой уже преодолено, лежит неточное использование термина «глобализация» или выражений типа «мировое гражданское общество». Абстрагирование от контртенденций (или преуменьшение их значения) и отказ от строгого анализа конкретных эмпирических процессов дают возможность представить МПЛ как неуклонное движение к «разгосударствленному» миру ТНА. Однако подобные представления рискуют упустить из вида тот факт, что государства в настоящее время и на обозримую перспективу остаются центральным элементом МПЛ, поскольку лишь они могут принимать определяющие решения.
        Необходимость мирорегулирования в самом деле становится более актуальной по мере нарастания глобализационых процессов. К этому побуждают глобальные проблемы и вызовы – нарушения прав человека, распространение наркомании, экологические бедствия, исчерпаемость природных ресурсов, угрозы разрушения «общего достояния» человечества в области культуры и социальной безопасности. Проблема, однако, в том, что тенденция к формированию «global governance» и усилия международного сообщества (в частности одноименной комиссии ООН) по ее претворению зримо вступает в противоречие с политикой «superpower governance» – великодержавного управления, глобальной империи.
        Многие считают современный мир однополярным. Редко кто отрицает, что США представляют собой доминирующую в нем сверхдержаву. Одни (известный борец против «имперских амбиций» России З. Бжезинский, американский политолог Р. Каган, британский историк Н. Фергюсон) приветствуют этот факт и призывают американское руководство к более решительным действиям по осуществлению своей «имперской миссии». С их точки зрения, таковая состоит в распространении и защите либеральных идеалов во всем мире, который нуждается в лидерстве США. Другие (британский социолог У. Харт, французский антрополог Э. Тодд, отечественный историк А. Уткин), напротив, считают американскую внешнюю политику губительной для мира и самих Соединенных Штатов. Третьи, полагая, что мир нуждается в «американской империи», настаивают на необходимости «Pax Americana с человеческим лицом».
        Однако ряд экспертов отмечают, что обладая неоспоримым могуществом, США не способны обеспечить единоличное управление миром, поскольку представляют собой уменьшающуюся часть многосубъектной и многоуровневой мировой политики, теряют авторитет даже в глазах своих ближайших союзников и встречают растущее сопротивление со стороны других государств. Поэтому, признавая гегемонию Вашингтона, они говорят о закате однополярного миропорядка. Некоторые исследователи в данной связи прогнозируют переход к биполярному миру, в котором роль противовеса Америке будет играть объединенная Европа, Китай; или же утверждают, что главную угрозу для США уже в не столь отдаленном будущем могут представлять не Северная Корея и даже не бен Ладен, а возникновение соперничества между тремя блоками – Северной Америкой, Европой и Северо-Восточной Азией.
        По утверждению американского политолога Дж. Хоуга, вызов гегемонии Соединенных Штатов, а вместе с ним и стабильности мира, исходит главным образом от стран Азии – Китая, Индии, Японии, членов Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (AСЕАН). При этом угрозу представляет не только обострение соперничества этих стран в экономике, политике и военной сфере друг с другом, с одной стороны, или их с США – с другой. Разрушительные последствия может иметь и экономический крах в данном регионе. Но главное состоит в том, настаивает Хоуг, что крупные изменения во властных отношениях между государствами (не говоря уже о регионах) происходят редко. Еще реже они совершаются мирными средствами.
        Однако, признавая ведущую роль государств в мировой политике, не стоит забывать о ТНА, особенно – о международном терроризме, транснациональной преступности, экстремистских группировках и т.п. В этой связи отечественный политолог А. Коновалов подчеркивает: традиционные представления о полярности уже не отражают в полной мере реальных процессов современного мира. Он приходит к выводу, что в настоящее время происходит формирование новой биполярности. Один из ее полюсов представлен государствами, которые руководствуются в своем поведении едиными ценностями, правилами и нормами. На другом – группируются как государства, так и негосударственные действующие лица, отрицающие подобные нормы и правила, не признающие никаких самоограничений в достижении своих целей.
        Проблема состоит в том, что в структуре первого из этих полюсов не наблюдается столь необходимой сегодня консолидации. Каждое из государств продолжает действовать, исходя из своей собственной ситуации. Глобализация мирового хозяйства и либеральные сдвиги во всем мире обострили межгосударственное соперничество. Идет острая борьба за доступ к природным ресурсам, привлечение инвестиций, участие в глобальных экономических проектах, перераспределение финансовых потоков.
        В то же время разработка ответов на все эти вызовы, а тем более их реализация, неизбежно наталкивается на политические интересы крупнейших государств и прежде всего США. «Global governance» требует частично отказаться от суверенитета, но руководство Америки продолжает считать, что США должны воздерживаться от обязательств, подрывающих их единоличную роль, дистанцироваться от связывающих их действия международных организаций, препятствовать призывам «поделиться суверенитетом» в пользу международных режимов и т.п. То же самое может быть сказано и о коллективном управлении ресурсами «общего достояния», защиты прав человека и других универсальных ценностей.
        Так или иначе, но тенденции к формированию единства и системности МПЛ противостоит другая тенденция – ее фрагментации, дробления. Каждая крупная международная и транснациональная политическая сила, будь то легитимный или нелегитимный актор, проводит свою мировую политику: имперская мировая политика США приходит в противоречие с политикой многосторонних действий ЕС, с обеими не совпадает политика России и т.д. Все они, хотя и по-разному, противостоят мировой политике транснационального терроризма.
        Ряд исследователей, экспертов и политиков возлагают свои надежды на глобальное гражданское общество. Дж. Мэтьюз, президент фонда «Carnegie Endowment for International Peace», интерпретирует «power shift» как переход от сообщества государств к становящемуся все более транснациональным и оперирующему в масштабе всей планеты гражданскому обществу. Дискурс о «глобальном гражданском обществе» появился в начале 1990-х гг. в работах близкого к неомарксизму Р. Фолка. Он настаивал на том, что новые мировые перспектив